Еще два интервью с пленными ВС Украины и обращение матери погибшего солдата в конце – 2 августа 2014 года – предупреждаю, что это материал телеканала LifeNews (сокращение интервью путем монтажа легко заметно)
Лейтенант: «Так как я офицер, мое подразделение отправили на проведение так называемой антитеррористической операции и я, входя в состав, тоже отправился туда» –«За что вы отвечаете в подразделении?» –«Моя должность – заместитель командира роты по работе с личным составом» – «Расскажите о настроениях в составе ваших военнослужащих?» – «Настроение, ну, все очень напряжены. Люди видят, как летят пули. Люди видят, как погибают другие. Многие из них уже не очень… даже сказать, не то, что не рады, а просто хотят вернуться домой, чтобы всё это закончилось»
«Ну, а ваше подразделение вообще понятие имеет, по ком они стреляют?» – «Как и им, так и мне говорили, что будем воевать с террористами. Так же считают они» – «А как вы считаете, мирные жители, которые гибнут от ваших снарядов и пуль, это случайность или так и должно быть?» – «Нет, ни в коем случае так быть не должно, потому что мирные жители не причем» – «Когда вы вернетесь домой, что вы сделаете?» – «Хочу просто больше не видеть этой войны и всё, что с этим связано» – «Вы в Бога верите?» –«Да… Православный христианин»
«Понимаете, что хуже всего: вы здесь убиваете точно таких же православных христиан, точно таких же людей, как и вы, у которых есть мама и папа, и которые, к сожалению, большинство погибших даже и не видели оружие ни у кого, не говоря о том, чтобы взяли его и воюют с кем-то? Погибают исключительно мирные жители» – «Да. К сожалению я понял это уже после того, как увидел здесь с кем реально…» – «А ваши коллеги знают это?» – «Мои коллеги, как и я, скорее всего не знают этого»
«Если бы перед вами… сидел ваш коллега, вот такой же офицер, как и вы… что бы вы ему сказали?» – «Что это не наша война… По поводу условий – я начну с того, что когда я был ранен в ногу, мне сделали… наддали, как говорится, квалифицированную медицинскую помощь, зашили рану, следят, перевязывают. Кушать дают. Нахожусь в комнате. Отдыхаю. Залечиваю ногу» – «Над вами не издеваются здесь? Не бьют?» – «Нет, не бьют…
За время, пока мы находились в зоне боевых действий, непосредственно эти три дня оставшихся, ну, не оставшихся – последних, именно воевали… я не видел даже, с кем я воюю. Издалека . Не мы, а то есть артиллерия воевала. Вот. Ну, и всё. А вот непосредственно уже когда столкнулись, то я уже увидел, что это те же славяне и люди, с которыми, грубо говоря, ну, не грубо, а братья украинцам»
Двое солдат: «Как бы мы воевали, ну, не против собственного народа, а как бы за целостность Украины… То, что говорят, ну, как бы то, что нам говорят командиры, как бы за целостность, за единую страну, единую Украину» –«То есть, если я вас правильно понял, вы считаете оправданным убийство мирных жителей ради сохранения каких-то там территориальных условных значений?» – «Не, ну нам не говорили, что мирных жителей убивают. Нам этого не говорили. Ну, говорили просто, что воюем, типа, против террористов, как бы наемники идут…»
«В каком городе дислоцируется ваша воинская часть?» – «В Кировограде» – «Вы телевизор там смотрели?» – «Ну, там да, но это давно было» – «Вы митинги в Донецке, в Луганске вообще видели?» – «Да… Ну, по новостям показывали, да, там…» – «А показывали кого, мирных жителей или террористов каких-то, вооруженных людей, как вы считаете?» – «Как показывали мирных, ну, пророссийских, проукраинских митинги Показывали и людей просто как бы в масках, в форме и, типа, наемников, что они захватывают там города и так далее» – Второй солдат: «Ну, эти что показывают по телевизору: смотрите, это всё наемные люди, хотят отобрать Донбасс. То есть идет такое, что мы даже не знали, что здесь будем против мирных жителей…» …
«И значит, исходя из той информации, которую вам предоставили телеканалы, вы ехали сюда убивать террористов, да?» – «Нет, у нас же… свои командиры тоже рассказывают из-за того, что, это самое… не именно, что мы сами по себе придумали, поехали, то есть. Не то, что мы сами» «Мы не собирались… Не ехали сюда с целью убивать мирных. Мы как бы…» «Их защищать. А получилось совсем по-другому» «Их защищать, да. А по телевизору показывают тоже мирных жителей, типа, просим украинскую армию: помогите, потому что получается как бы беспредел, потому что война идет, а никто ничего не делает, как бы… Кого, что нам ждать, ну, типа, никто не знает»
«Как долго вы уже находитесь в плену?» – «29 вечером я попал в плен…» – «При каких обстоятельствах вы попали в плен?» – «Мы поехали, как нам сказали, мы поехали за упавшим пилотом Его искали днем, у нас там старший был, его искал он, не мог найти. И потом, мы даже не знали, в каком населенном пункте находимся, потом нам просто сказали, что мы вот переночуем здесь и, типа, попробуем завтра продолжить поиски. Ну, мы просто остались. Вот меня оставили на охранении, там ферма в конце села. И меня оставили возле дороги просто, получается, сказали: смотри просто за дорогой.
Меня оставили и где-то прошло, наверное, минут двадцать, где-то так, Ну, услышали звук техники. И нам просто, ну, у каждого была радиостанция, связь, внутри группы, и сказали: просто там заляжьте, просто наблюдайте. И получается так, что как бы, ну, залег в кустах, Ну, видели, что какая-то техника проезжает, но различия, чья это техника, наша, украинская, как бы не было. То получается так: там ишла колонна, я не помню там, кажется, БТР был… Я не помню. Помню, что кричали, я так не видел просто полностью. Там, за кустами так, немножко шла. Вроде говорили, что один грузовой, ну, там Урал, ЗИЛ, я не знаю, что-то такое, переделанное было. Потом БТР и БМП, кажется…
И получается так, что как-то колонна прошла вот немножко. БМП поехало как-то за фермой, она получается как бы выехала сзади. И я не знаю, получилось как бы, что я оказался отрезанный и от своих, и я вот посредине как-то оказался – посредине линии огня… Ну, я лежал и больше никаких команд не поступало, ничего. И просто БМП объехало, и я не помню: то ли БМП выстрелило или шо, я не помню. Помню: был один выстрел и потом как бы начали кричать со всех сторон. Вот я был посредине как раз. Те там наши, группа, они как бы сзади начали кричать. А вот с колонны люди как бы спешились и начали сюда кричать тоже.
Ну, и одни, и вторые что-то кричали там, и получается, ну, люди, которые с колонны слезли, начали кричать: вы кто такие?! Сзади тоже наши кричали: кто там?! Какое подразделение?! И вот люди, которые колонна шла, я не знаю, ну, вот начался резкий огонь, секунд 15-20, наверное. Такой огонь вообще, со всех стволов. Я не знаю. И вот я буквально был от них, ну, метров, наверное, пятнадцать. Вот так я лежал. Не знаю, честно, как меня не зацепило. Я вот так просто прижался к земле. И вот буквально я видел, как надо мной трава, вот всё, косило. Просто был огонь такой – нельзя было подняться вообще.
И потом получается всё затихло. Потом обратно начали кричать там, – чирикают воробьи. – И я вроде услышал, что там, сзади, наши как бы тоже говорят: не стреляйте, мы, типа, выходим, хотели как бы, наверное, узнать: вообще кто там? Ну, как бы. Ну, вот кричали, что, типа, не стреляйте, мы выходим, мы выходим! И я так понял, что тоже собирались выходить. И я из кустов вот так вышел, вот так сразу автомат вперед, – показывает руками над головой. – Чтобы увидели, что я ни в кого не целюсь. Говорю: не стреляйте!
Вот я не стрелял, ребята, которые забрали автомат, они видели, что я как бы даже с предохранителя не снимал, у меня ни один патрон не выстрелил. Весь боекомплект, который был, он весь цел был. Я вот вышел так. Говорю, типа: не стреляйте! Я хочу жить, ну, не убивайте. Я в вашу сторону не стрелял, я с ваших еще никого не убил, типа. Они говорят, ну: положите автомат. Положил автомат. Типа, ну, подойди к нам. Подошел. Только лег. Понятно… И всё. Потом так, не знаю, меня так… побили, я просто немножко сознание на время потерял. И я не знаю, что там дальше, там тоже что-то кричали, стреляли, я не знаю, кто из наших…
Из наших было где-то… с нашей стороны человек, наверно, до двадцати. Честно, количества не помню. Ну, где-то до двадцати. Я не знаю, кто выжил, кто нет. Я помню, что со мной были… Вот я как бы был, вот, потом нас привезли, когда расстреляли полностью, забрали, туда привезли, я не помню, у меня просто сильно голова болела, гематомы были… Не совсем всё помню, как оно происходило там. Помню, что нас привезли в село. Сразу привезли не в погреб, где я потом сидел, а сразу в это… Комната какая-то там. Сразу поставили в пол, там что-то пытались допрашивать. Все кричали толпой, я не знал даже, кому, что. Я просто отвечал то, что услышал первое. Отвечал…»
Разрыв записи. Далее уже о теперешнем: – «Не, нормальные условия, как бы кормят…» «Сегодня принесли вот борщ, что-то такое. Там хлеб принесли. Дали покушать» – «В общем, вы не голодные. Воды дают?» – «Нет. Нормально всё, нормально» – «А теперь ключевой вопрос: вы вообще понимаете, что то, что вы мне сейчас рассказали, это уголовная статья. И вас ждет трибунал и возможно даже лишение свободы?» – «Если так вот решат. Сначала если отпустят…»
«Вам не обидно вообще? Вы приехали убивать мирных людей. Добровольно сдались в плен. И за это же сели в тюрьму. Просто, откровенно говоря, за то, что вы отказались убивать людей» – «Я не знаю, как будет дальше…» «Зато мы уже больше людей убивать не будем. Это точно» – «А вы вот скажите вашим товарищам, которые еще будут убивать людей»
Второй солдат, не тот, что рассказывал: «Ребята, вы смотрите, то есть. Мы воюем, по-моему, против местного населения. Я не видел здесь никого, то есть, наемного там. Я видел дедов, ну, женщин видел, пацанов, девушек молодых. Местных то есть, с Донбасса, и всё. Других я тут не видел… Ну, до конца не знали никакой информации такой, даже похожей. Мы только здесь увидели, против чего мы воюем и как. То есть простите нас за это» «…Вот, и делаем выводы. И понятно, что мы будем как бы… ну, извиняться, не извиняться, это людям как бы…Мы понимаем, что это, например, не вернет уже жизни там детей или сыновей. Это мы и сами понимаем. Как бы я не знаю дальше, что там с нами будет… Родители… Ну, как бы словами тоже не утешишь»
Жительница Донбасса, заплаканная: «Я приехала сюда с города СлАвянска за своим погибшим сыном. Мой сын выносил раненного, и его снайпер подстрелил, как говорят люди, которые с ним были. Он сейчас лежит наверху, на Мариновке. За Мариновкой, там есть терминал. Вот. Пытались вынести, пытались как-то подойти, чтобы повыносить, там остались раненные. Много трупов осталось наших. Ну, как, не много, но они туда не подпускают.
Я очень хочу обратиться, – закрывает лицо руками. – Если у вас есть хоть какая-то совесть, если у вас есть хоть какая-то память… Мамы, мамы… Пожалуйста, вспомните о своих детях. Ваши же дети тоже здесь погибают. И с Западной Украины, и с Восточной Украины. Отдайте. Командование украинское, отдайте моего сына. Пожалуйста. Останки. Я не знаю, что там уже есть. Он маленький ребенок. Ему семнадцать лет Пожалуйста, отдайте, –плачет. – Пускай вернут. Пускай вернут трупы эти. Не издевайтесь над памятью. Мы мамы. Мы все мамы.
Пожалуйста. Если есть хоть какая-то возможность, я очень вас прошу. Потому что общественность ничего не видит этого всего. Я вчера была… Вчера на обмен привезли трупы. Я здесь нахожусь уже седьмые сутки. Я была в Степановке. Попала в окружение, честно. Парни наши молодцы. Они нас, девчонок, вывезли, мирных жителей вывозили. Молодцы. Вообще, честно, я уже не думала, что я выживу. Вот. Просто… Это было просто нереально. Вот…
Я не сепаратистка, я не террористка, я обычная мама. Я не… Мой сын выбрал такой путь. Он хотел людям помогать. Он был медбрат. Просто кому-то… Зачем, зачем издеваться над памятью матерей? Зачем? Нам хотя бы частичку, чтобы мы знали, мне же нужны братские могилы. Нам нужно то, чтобы мама знала, куда ей прийти, поплакаться»