Нам в Донецк очень многие звонят и участливо спрашивают, как дела. Мы часто и не знаем, как ответить ёмко и кратко.
Нормально. Не стреляют. Страшно. Стреляют. Держимся. Стараемся. Пытаемся.
Вот сейчас смотрю и понимаю, что нормальному человеку со стороны такие ответы сигналят только о том, что люди не живут, а выживают. Я не рассказываю о своём ребёнке, как у него дела с учебой, о новостях на работе не говорю, о том, какой фильм посмотрела, как выходные провела, какой новый рецепт освоила, о модных туфлях и моей смешной собаке.
Пытаюсь вспомнить: я об этом говорила по телефону до войны?
Кажется, только об этом и говорила.
Почему сейчас не так? Почему меня об этом даже не спрашивают?
Ребенок учится, фильмы смотрю, собака растет. Но это всё фоном проходит. Всё главное в сводках, новостях, меняющихся законах, ценах и что самое смешное – в большой геополитике. По телефону обсуждаются чаще всего не сплетни от подружек, а места и цели поездок Путина. Хэдлайнер хит-парада повсеместной болтовни – ЦЕНЫ. И ещё в топе после Захарченко, пенсий и российских рублей – глобальные планы Штатов и как им всё это Россия обломит.
Ребята, это Донецк! Трудовой аполитичный Донецк. Кто до войны смотрел новости, регулярно вечером, был, мягко выражаясь, не в тренде. Пожилые люди не в счет, у них это уже привычка. Теперь, наверное, не найти более политически подкованных граждан, чем дончане. Концентрацию критики и предложений в адрес властей можно уже измерять в тоннах в час на 1 кв.метр. Любая бабушка владеет информацией в цифрах (!) об обещанных (полученных) кредитах Украине, о том, на сколько млрд.долл. уменьшилось состояние Ахметова, колонна из скольких единиц бронетехники проследовала из пункта А в пункт Б. И даже знают фамилии персонажей из Госдепа и руководства Евросоюза. Это нечто. Самый главный обмен политинформацией происходит в очередях за гуманитаркой. Мимо не пройдешь, заслушаешься. Даже шиитов от сунитов отличают. Заметили странность? Перестали обсуждать содержимое «тревожных сумок», куда бежать от обстрелов, не уехать ли из Донецка и нужна ли была ДНР. Всё, проехали. Хоть и нашим достаётся, но над Украиной откровенно ржут. СТРАХАНЕТ и НОВОРОССИИБЫТЬ.
И молодежь тоже изменилась. Как-то резко повзрослела. Дети различают бронетехнику, калибры снарядов и патронов, на звук определяют входящие или исходящие, взрывы или залпы. Подростки записываются в ополчение, и родители уже не истерят по этому поводу, как в первые месяцы войны. И даже взгляд стал другим у детей. Не жалким и беспомощным его сделала война, а взрослым, понимающим, сострадающим. Иногда мне кажется, что детям нас жаль. Они пытаются нас приободрить, понимая, какой груз на нас лежит. Хотя самим должно быть до ужаса страшно. И вот ещё интересно, слышу от родителей, что их чада – казалось, неизлечимо избалованные пупки Земли – растягивают на «подольше» конфеты, меньше просят сладкого и новую игрушку. Вернее, просто спрашивают. А нет ничего, так и ладно.
Менее капризными и женщины стали, сдержаны, задумчивы, на работе не до сплетен, и ворчливых поубавилось. Замечу, что женщины выглядят так же привлекательно. Дончанки всегда этим славились. Не перестали за собой следить, откопали из гардеробов что понаряднее, в конце концов, сколько той жизни, говорят. Да уж… сколько той жизни… Да и в мужиках наших перемены видятся. В эмоциях всё, как в последний раз. За свой город, дом, за семью готовы порвать любого. Это не агрессия. Спортивная злость появилась, что ли. Другой бы повод, чтоб так стало. Но так случилось. Мы другие.
Копируют взрослых мальчишки-подростки. Из самых беспокоящих их вопросов – как кому помочь. Мой, так с огромным энтузиазмом отдал бы всё, что мог. То друг заболел, то у друга мама заболела, то знакомый парень с тяжелым ранением вернулся. Собираются стайками, бегают по аптекам, потому что лекарств сейчас днем с огнем… Злится, когда мне приходится его щедрость корректироватьэ Его аргумент: вон сама, что хочешь взяла и отдала, а мне почему нельзя? Что тут скажешь… Молодежь у нас – что надо. Зря мы её хаяли, не разбирая. На слова они скупы, как и все мы сейчас. Но у людей души, как цветы, раскрылись. Сейчас в них столько любви к ближнему, столько боли и участия, что согрели бы весь белый свет. А на словах… нормально, стреляют, держимся.
P.S. Так разве мы выживаем? Что тогда жизнь? Мы живём и дышим полной грудью. Может, потому что поняли, как и любой человек на войне, второго шанса не будет. Не будет «как-нибудь потом» и «я ещё успею». Тысячи смертей наших земляков нам показали, что можно не успеть. Не успеть поцеловать, извиниться, помириться, позвонить родителям. Теперь мы за себя и за них будем любить жизнь и ненавидеть врага. Постараемся, чтобы не было стыдно за нас им и предкам, защищавшим Донбасс.
P.S. Чего-то слишком пафосно получилось. Тогда проще. Совесть по-другому жить уже не позволит. Такие вот дела…»