Тут у некоторых возникает сомнение в искренности голосовавших на выборах в ДНР и ЛНР. Длинные очереди на избирательных участках для них не аргумент. Постараюсь показать на примерах, эпизодах нашей нелегкой жизни в условиях полноценной гражданской войны на нашей земле, что желание жить вне укровского государство идет от Луганчан и Дончан и от сердца и от разума.
В самые критические дни обороны Луганска, когда укры практически окружили весь город (оставалась узенькая отдушина с полевой дорогой шириной с десяток километров при периметре вокруг Луганска в двести километров), линия фронта находилась на расстоянии чуть больше километра от моего дома. Так что я однозначно знаю и утверждаю кто, откуда и чем обстреливал наш город. И однозначно говрю, что город обстреливали укры. Сказки про то, что обстрелами занимались сами ополченцы наглая ложь и пропаганда.
Недалеко от моего дома, на расстоянии около километра, по диагонали на северо — восток, находится входная электроподстанция, Кировская. Самая большая вокруг Луганска. Через нее город получал восемьдесят процентов мощности электроэнергии, потребляемые городом. Шесть больших и мощных трансформаторов. Как только укры приблизились на расстояние пушечного выстрела до нее, подстанцию начали обстреливать. Каждый день. Каждый новый укр, прибывающий к Луганску считал своим долгом обстрелять эту подстанцию. Естественно долго она в таких условиях работать не могла. Ее вывели из строя, полностью, все шесть мощных трансформатора были разбиты. Ее пытались ремонтировать наши доблестные электрики, не побоюсь этого слова. Настоящие герои, которые и сейчас не знают ни сна ни отдыха, восстанавливая электросети. А тогда… Первый раз поехали на подстанцию и укры начали прицельный обстрел этих людей. Двое получили тяжелейшие ранения в живот, под огнем восстановили снабжение. Укры следом обстреляли подстанцию и электроэнергия опять пропала. На следующий день опять поехала бригада электриков. На этот раз укры открыли ураганный огонь по ним, не дав ничего сделать. И начальство отказалось от восстановления подстанции. Укры не давали этого сделать.
Точно так же были выведены из строя все подстанции вокруг Луганска и точно так же укры не давали возможности восстанавливать электроснабжение. Это делалось целенаправленно. Оставить город без света. И они добились своего. Настал день, когда весь город остался без света.
Через сутки, когда разрядились аккумуляторы на вышках — ретросляторакх сотовой связи, исчезла в Луганске и мобильная связь. Совсем.
Но были места на окраинах Луганска, на возвышенных местах, где можно было поймать сигнал дальних загородных ретрансляторов и позвонить хотя бы родным и близким. Мы несколько раз ездили специально на другой конец города для этого. Сам процес длился достаточно долго. Сначала надо было долго ходить туда — сюда, менять место, подымать телефон вверх, опускать вниз. Кто то взбирался на пожарную лестницу, кто то влезал на крышу, если это можно было сделать, что бы телефон поймал этот сигнал. И не всегда это удавалось. Если сигнал был пойман, начинался процесс дозвона. Надо было раз за разом нажимать на кнопку вызова. С первого раза позвонить не удавалось никому. Иногда кнопку вызова надо было нажимать двадцать раз. И не факт, что тебе удастся дозвониться. И если тебе вдруг крупно повезло и пошел сигнал вызова, то надо было в буквальном смысле стоять и не дышать. Любое лишнее движение могло прервать твой звонок. На этих местах собиралось очеонь много людей, до сотни, а может и больше. У укров была радиоаппаратура, которая ловила сигнал мобильного телефона. И вот , в один солнечный день, они начали стрелять из пушек в район скопления большого количества сигналов мобильных телефонов. И потом стали обстреливать такие места постоянно. Снаряд попал в группу звонящих людей. Там было человек двадцать. Были погибшие и раненые. Мы раз чудом избежали обстрела. Ушли и через пятнадцать минут начался обстрел этого места. Еще людям везло, что укры стрелки никакие. Снаряды ложились или с перелетом или недолетом и люди успевали убежать. Но колени и локти, падая на землю при обстрелах, ободрали многие.
После таких обстрелов ополчение начало прогонять людей, не давать собираться людям в большие группы. Но разве нашего человека можно чем нибудь испугать?
На Кировской подстанции восстановили уже один трансформатор. Занимаются вторым. Благодаря нашим доблестным электрикам у нас появился свет и я могу выходить в интернет. Мы в большом долгу перед этими людьмим.
Сейчас по всему городу жгут листья. А они не горят, а тлеют. При мирной жизни за такое штрафовали. Сейчас штрафовать некому и народ пользует это по полной программе. не понимаю таких людей. Оставьте их, сметите на клумбы или газоны. Они за зиму и лето перепреют полностью, следов не останеться. Дым стелется по городу. Стоит запах гари. А у меня этот дым вызывает воспоминания о ближайшем прошлом. Когда укры обстреливали город. И все это время стоял запах горевших крыш, постоянный запах. Жаркое лето, нет света и нет воды, качать нечем. Каждое попадание снаряда в дом — это пожар, и без воды — пожар до тла.
Укры имели свойство начинать обстрел рано утром, на рассвете, когда самый крепкий сон. И я до этого времени сидел и не спал. Ждал, в какую сторону повернется обстрел, что бы разбудить своих, если что, и спрятаться в укрытии. Ночь, тишина, прохладный воздух. Звук разрыва ночью особенно громкий. Бабах! Смотрю на часы — двенадцать ночи, выстрел один. Потом опять разрыв — час ночи. Потом опять — два часа ночи. Каждый час один выстрел и один разрыв, хоть часы проверяй. С полчетвертого одиночные разрывы каждые полчаса. И так каждую ночь. Давление на психику. Не дать спокойна спать по ночам. Часто по ночам замечал обстрел нашего края шрапнелью. Не по позициям ополчения, а именно по жилому сектору. Немного, три — четыре разрыва. Но над крышами. Днем шрапнелью не стреляли никогда. В этот момент особенно страшно. От шрапнели не спрячешся нигде. Пробьет крышу, пробьет потолок и влетит свободно в дом. Пробьет и перекрытие погреба.
Нам было проще,если так можно выразиться. Мы слышали звуки выстрелов. Поэтому можно было сориентироваться вовремя — куда бьют. Кроме гаубиц, которые стреляли издалека. Этих выстрелов не было слышно. Страшно противно воют танковые снаряды. Но из за этого воя на них можно вовремя среагировать. Свист подлета гаубичного снаряда — мгновенье. И сразу взрыв. Они, как и градовские самые страшные. Взрываются внезапно. Мины шипять в полете. Их то же слышно. А в городе не слышно ничего. Мгновенный разрыв, внезапный. В городе перепуганных было гораздо бвльше.
Вечереет. Тихо, не стреляют. И вдруг внезапно танковые выстрелы. Обычно пять — шесть. Укры выезжают из укрытий танком и стреляют. В никуда, просто по городу. Веером. И после этого опять прячаться. Более половины всех разрушений в городе от танковых обстрелов. От таких выстрелов веером по городу.
Возле дома моей сестры, в центре города разорвалось четыре снаряда. Приехали потом ополченцы прямо на прекресток улиц с градовской установкой, выбирали позицию для стрельбы. Выбежали бабы. Упали перед ними на колени. Мужики не стреляйте здесь, уезжайте в другое место, сейчас ответка прилетит на наши дома. А куда им уезжать? Кругом город. К вам не прилетит, прилетит к другим.
Уже после того, когда почти не было света в горде, укры начали стрелять по комерческим банкам. Целенаправленно. Особенно пострадала улица Карла Маркса. Там этих банков было особенно много. Естественно банки закрылись. Отсутствие света и обстрел банков парализовали банковскую деятельность. Перестали работать банкоматы по всему городу. Парадоксальная ситуация. Есть деньги на карточках, на депозитах, а снять их нельзя. Не работают банки по всему городу. Так следом за электричеством укры лишили город и денег. Не работали терминалы в супермаркетах. По той же самой причине. Попутно обстреливали и бензозаправки, но вяловато как то. Потом пришел черед и им. За три дня целенаправленно обстреляли большинство из них по всему городу. Лишили город и бензина. Его конечно возили, но надо была знать где и у кого. Потм пришел черед хлебозаводам. Самое интересное в том, что обстреливали и те места, где раньше были хлебозаводы. Всего в Луганске их было четыре. Потом один закрыли и в одном сделали кондитерский цех. Оставалось два.
Их начали обстреливать, но наверное по неформальным каналам им был передан какой то привет и обстрел хлебозаводов прекратился. Было время когда хлеб продавли по одной булке в руки. Когда обстреливали место, где раньше был хлебозавод, рядом с центральным рынком, то подпалили попутно и центральный рынок. Пол рынка сгорело.
Без света остановились и замолкли холодильники. А на улице жара за сорок. Пропало очень много продуктов. Кто то вовремя соориентировался. Ездили по городу и бесплатно раздавали пельмени, фарш. Лишь бы не пропало. А те из комерсантов кто уехал и бросил холодильники? Там вообще потом был ужас и мрак.
А мощных дизель — генераторов катастрофически не хватало. МЧСники не успевали их перевозить от обьекта к обьекту. И стояло несколько генераторов постоянно на водонасосных станциях, в нижнем городе. Что бы хоть в некоторых местах была вода.
Так укры целенаправленно, по всем направлениям брали город в блокаду, Брали в блокаду простых гражданских жителей. В начале июля нацбанк Украины выдал постановление о запрете работы коммерческих банков в зоне проведения антитерристической операции. Банки по этому запрету не работают и сейчас. С июля месяца не платят в Луганске пенсии. И платить не собираются. Не смотря на разговоры, что это украинская земля. Земля по ихнему может и украинскаяч, но жителей на этой земле уже списали. В пенсионных фондах перед отьездом их руколводителей, затерли всю электронную базу данных. Говорят, что кто то успел увести и часть бумажных архивов. Точно такое же положени и с налоговой базой. Ее то же уничтожили. Поэтому пока парализована деятельность этих учреждний.
В июне без ведома руководителей филиалов сбербанков Луганска и Донецка, скопировали из Киева их базу данных, тайно. И тайно скопировали базу данных еще одного города — Харькова!
Кроме горячей войны у нас в городе велась вот такая еще и холодная война.
Без света, без связи, без денег, с такой тяжкой водой, за которой надо было ходить далеко, ценой жизни многих ополченцев город выстоял, не сдался.
Когда привезли из России продовольственную помощь ходили по домам переписвыали данные тех,кто остался. По ведомостям первую продовольственную помощь получило сто восемьдсяь семь тысяч триста человек. Из полумиллионного города. Это те кто остался, никуда не уехал, прежил эти все ужасы и не сдался.
Стою на рынке, в очереди. Покупаю сахар. Конец июля. Не был на рынке дней десять. Я обычно закупаю продукты на десять дней. А город уже фактически в блокаде. Многие уже выехали в разные места из города. И сильно начал ощущаться дефицит продуктов. Естественно цены хорошо подрасли. Закупил круп разных, по паре килограмм. Покупаю десять килограмм сахара. Он подрос в цене больше всего (Петя презик сахарный король). А в этом месте на развес, а не фасованный и на руб дешевле. Расплачиваюсь с продавщицей. Симпатичной, как по мне, но пожилой теткой. Она дает мне сдачу и так особенно улыбаясь говорит мне — остаешься? Я ей говорю — Да! Она мне в ответ — МОЛОДЕЦ, Я ТОЖЕ ОСТАЮСЬ!
И вот какое дело случилось потом. Когда укры обстреливали то место, где раньше был хлебозавод, раньше был! Три дня обстреливали, то подожгли центральный рынок. Ту его часть, где торговали одеждой. Очень горючий материал. А торговые модули старые хозяева натыкали буквально впритык, еле можно пройти. Загорелся один, другой, потом огонь пошел сплошняком. Модули железные. Но в пожаре их покрутило, поплавило все. Весь вещевой участок. Но огонь дошел до той точки, где торговала эта тетка — продавщица и остановился. ЕЕ торговая точка стала первой, где огонь остановился. Дальше огонь не пошел и она осталось целой.
Вне зависимомсти от нас, благодаря стечению обстоятельств поизошежших с нами, город разделился на ТЕХ, КТО ОСТАЛСЯ и на ТЕХ, КТО УЕХАЛ. Это не разделение на храбрых и трусов , не разделение беглецов и патриотов. Многие уезжали, спасая своих детей и немощных родителей. Уезжали те, дома и квартиры которых, превратили укры в развалины. И многие те, которые не могли уехать, потому что некуда было уезжать, и нет никакой возможности, и жалко бросать нажитое за трудную жизнь. Просто так сложились обстоятельства.
Мы с дочерью столкнулись с таким интересным явлением. Когда мы, с риском, выбирались в те места, где можно было поймать сигнал мобильной связи и позвонить друзьям, те много не понимали вообще. И сейчас, когда я звоню друзьям, за пределы Луганска, сталкиваюсь с тем же. Они все, что мы им говорим, рассказываем, воспринимают с точки зрения нормальной жизни. Они не понимают как у нас, как мы живем, что у нас происходит. Точно так же большинство пользователей интернета воспринимают нашу жизнь по прочитанным страницам. Реальная наша жизнь очень другая до сих пор.
Уехать из Луганска можно было всегда, за исключением малого промежутка времени, когда укры заняли Новосветловку и там шли ожесточенные бои. Те, кто не имел средств, могли обратится к ополчению и их вывозили бесплатно. Россия тогда принимала всех, всех спасала. Но почему то не ехали. Мы как герои фильма » Полет над гнездом кукушки», которые на удивление главного героя Рендла Макмерфи, которые добровольно заключили себя в дурдом и могли из этого дурдома уехать в любое время. Но не уезжали. Только мы, которые остались, не были кукушкиными детьми. У нас был родитель. Имя этому родителю было — Луганск. Не очень большой, слегка грязноватый, но очень любимый.
Пришел к другу в гости. А когди исчезла связь, узнать как живут друзья и близкие можно лишь придя к ним в гости. Стоит чайник на газовой плите. Собрались испить чайку. И вот на наших глазах газовая горелка начала тухнуть и через время потухла совсем. Посмотрели друг на друга и слекгка улыбнулись. Мы после некоторого времени такой жизни, ко всем явлениям оной, начали относится с некоторым сарказмом. И наверное одновременно сказали друг другу — Некто, очень коварный и могущественный испытывает нас. Вот свет им выключил — живут. Воду выключил — живут, связь им выключил — живут собаки. А выключу ка им еще и газ и посмотрю, как они будут жить! Мы пошли развели костер во дворе, закипятили воду и попили таки чайку. А некоторые жители многоэтажек у которых было только электричество, электропечки, электрообогрев, действительно готовили себе еду прямо у своих домов на костре. Газ потом подали. Было повреждение газопровода во время боев у Хрящеватого. Его устранили.
Действительно мы пережили серьезный, как по мне, эксперимент. Наверное это еще никто не осознал. Впору проводить исследование про нашу жизнь. Жизнь без основных благ современной цивилизации в большом городе. Поведение городских жителей. Сразу скажу. Если бы я узнал что мне предстоит пережить такое еще, я бы согласился. Интересная и особенная была жизнь. Внезапно мы остались в информационном вакууме. Вообще. Не было возможности общаться с родными и друзьями даже по телефону. Вначала это вызвало шок. Потом мы постепенно начали приспосабливаться к такой жизни. Стали ходить друг к другу в гости. И самое главное! Мы за много — много лет прошлой жизни посмотрели друг на друга. Ведь раньше, в суете той жизни, мы часто и густо не знали соседей по лестничной площадке. А сейчас, в силу сложившихся обстоятельств, мы стали общаться. Наша жизнь вынудила нас к этому. Я в этот промежуток времени перезнакомился с очень многими интересными людьми , завел себе новых друзей. Мы могли заговорить в городе друг с другом, совершенно не зная друг друга. Помочь всем чем можешь. Просто выслушать человека. Ведь многие испытывали в это время дефицит общения. Иногда даже предложить чуть чуть денег незнакомому человеку, если была такая возможность.
Мозги наши очистились от того информационного мусора, которым нас пичкали каждый день СМИ. Мы стали на окружающий мир и на нашу войну смотреть другими глазами. У нас не было газет, не было телевизора и интернета. Мы эту войну ощущали слухом, страхом, видели все собственными глазами. И делали свои собственные выоды. На основании своих ощущений, а не навязанных извне.
Люди стали, как в старые советские времена, собираться у домов. Рассказывали друг другу новости, услышанные от ополченцев. Множить слухи, услышанные по случаю. Рассказывать, где и что обстреляли укры. Где большие разрушения. Как наши воюют. Где обстрел больше, кто стреляет — наши или они. Где и в каких местах обстреляли город. Где можно найти дешевые сигареты, а с сигаретами был большой напряг и цены на них подскочили больше всего и был момент, что они исчезли совсем. Меня выручил табак, который я выращивал на огороде. Я этим табаком угощал своих новых знакомых. Женщины по вечерам пели. Часто и густо раздавался стук домино — мужики забивали козла. Мы стали жтить одной большой семьей — ТЕ, КТО ОСТАЛСЯ.
Благодаря такому стечению обстоятельств вдруг выяснилось — сколько ненужных, лишних вещей окружает нас. Сколько ненужного человек делает в своей сжизни. Как человек сам себя загоняет в рабсто вещей, в рабство обстоятельств, и самое главное — СКОЛЬКО МАЛО ТРЕБУЕТСЯ ЧЕЛОВЕКУ, ТОЛЬКО ДЛЯ ТОГО, ЧТО БЫ ПРОСТО ЖИТЬ. ПРОСТО ЖИТЬ!
И еще вдруг выяснились еще интересные вещи. Уезжали не только ведь в Россию. Уезжали и в Украину. Вокруг города шла война и на автомобилях выехать была нельзя. Уезжали поездами. А укры периодически обстреливали район железнодорожного вокзала. И представьте вот идет посадка на поезд. Не очень далеко гремят взрывы. Люди спешат на поезд. И несут, ведут с собой собачек и собак. И вдруг выясняется, что так просто собак везти в пассажирском вагоне нельзя, надо оформлять соответствующим образом, покупать для них багажный билет. А уже страшно, хочется быстрей уехать. И эти люди с легкостью стали бросать своих питомцев, просто так, на вокзале. И представьте картину. Вокруг вокзала бегает стая дорогих, тысячедолларовых собак, в двухсотдолларовых ошейниках и со стодолларовыми поводками. Бегают собаки, брошенные своими хозяевами. Которые считали, что им повезло по их собачей жизни, их любят, их кормят. А на самом деле собаки, для их бывших хозяев были только вещью, мерой престижа, как модная одежда, новый айфон. И когда обстоятельства сложились так, их просто выбросили, как ненужную вещь.
И другая картина. Выходит женщина, несет кастрюлю еды, очень простой. За ней следом идет стая кошек, раздается коллективное мяу, хвосты у всех трубой. Женщина эта раскладывает еду по нескольким мисочкам, следит за тем, чтобы всем досталось. Я познакомился с директором маленького рыночка. Он мне с гордостью сообщил, что у него на рыночке живет двадцать шесть котов и кошечек. Он им покупает дешевую рыбу, кормит их и не собирается бросать. Уезжали многие. Но многие просили соседей, что бы по возможности следили за их питомцами. И люди следили, кормили своих и чужих собак. Я заметил то же интересную вещь. У собак исчезла агрессивность, у многих. Они то же были сильно напуганы войной. Они стали как то тянуться ближе к людям. Оставленные собаки то же стали ощущать дефицит общения. И представьте такую картину. Сидят мужики и женщины, чешут языками. чуть поотдаль куча котов и кошечек, в разных позах, а за ними лежат разнокалиберные собаки и собачки, тузики и дружки, бобики и мухтары, дворняги в основном. Гармония!
И сейчас, когда уже многие обратно возвратились в город. Когда прекратились обстрелы. Когда началась более менее налаживаться мирная жизнь, я проходя по городу, могу по еле заметному поведению, по особому блеску глаз, по манерам, определить, что этот человек оставался, что он все то время провел в городе. И меня по тому же могут узнавать. Мы можем остановиться, заговорить друг с другом, проговорить много времени и расстаться с чувством, что мы раньше знали друг друга много лет.
Где то там, в степи, не очень далеко от дома, притаился град ополченцев. Первый раз подал он грозный свой голос среди ночи. Я спросонья схватил фонарик и мобильник, в трусах, быстро пошел к двери. Как летом, прятаться в водопроводной яме. Уже проснувшись, автоматом начал считать пуски. Раз, два,три, .., десять. Тишина. О! Десяточка ушла! Если среди ночи ушла десяточка, значит кому то это очень нужно. В коридоре жена и ребенок. В ночных одеяниях, слегка напуганы. Что делать?. Идти спать, наши стрельнули. Потом, когда он стрелял еще, чуствовал себя нормально. Иногда даже не просыпался. То же привычка с тех времен.
Интересно, как долго в нас будут жить эти звуки войны? Как долго они нас будут заставлять внутренне напрягаться. Несем с дочерью воду. Какой то мудила прицепил к мопеду сигнал — свист подлетающего снаряда. Ноги автоматом присели, глаза зашарили в поисках ямки или укрытия. Дурак, наверное из тех, кто уехал при первых разрывах.
Интересно, те, кто пишут про войну в интернете издалека, хоть как то представляют что это такое? Как можно описать хруст шифера, за мгновенье до того как в крышу влетит снаряд? Когда от этого звука тебя всего передергивает. А потом громкий разрыв. Пожар, а воды нет. И если не погиб никто, то это все равно сгоревший дом, надолго разрушенный чей то мир, поломана чья то судьба. Как дым от сгоревших листьев тебе напоминает те времена, когда горели крыши в городе. И точно так же как сейчас, тогда дым то же стелился в нижнем городе.
На улице, на подоконнике, стоит пепельница из старой консервной банки. Выхожу, смотрю лежат окурки на земле, разбросанные. Подумал ветер. На следующий день то же самое. Потом как то увидел. Прилетает синица, садится на краешек банки и давай копаться в окурках. Разбрасывает их, переворачивает. Потом нашла окурок с белым фильтром, схватила, села на землю и начала его потрошить. Синиц очень много. Раньше было самое больше — пара, сейчас целая стая. Летом перелетело в город очень много птиц. Война их выгнала из пригородных степей. Сорочьи бои за высокий тополь в удобном месте. Стаи степных жаворонков, мотающихся по городу. Пугливые и разноцветные сойки копающиеся в мусорных баках, как простые воробьи. Стая степных беркутов, кружащая в небе над городом. Много птиц было. Только вороны исчезли. Они наоборот улетели в те степи. Там было чем поживится.
Стою на остановке, жду автобуса. Напротив, посреди дороги, ходит ворона в развалочку с грецким орехом в клюве. Мимо нее проезжают машины, а ей нипочем. Вороны вернулись. Поспело самое любимое лакомство ворон у нас — грецкие орехи. То там, то там, наверху бетонных столбов раздаются громкие звуки. Это вороны клюют своим мощным клювом орехи. Эта оказалась умнее. Подскочила перед машиной, быстренько кинула орех под колеса. Не попала. Проскочила перед следующей машиной, схватила орех. Кинула под следующую. Попала под колесо. Быстренько сгребла раздавленный орех большим клювом и улелетела. Давно вороны поняли, если жить рядом с людьми, не пропадешь никогда, будешь всегда сытым. Мудрые птицы. Солдатские голуби.
Мир Людей.
23 ноября, 20:43
Солнце перевалило за полдень. Я брел по нашему верхнему камброду. Сидеть дома под обстрелами было уже невмоготу. Сегодня обстрел был наверное самый мощный за последнее время. В воздухе стоял тяжелый запах перегоревшей взрывчатки и дыма от горевших крыш. Я поравнялся с полуразрушенным домом. Попали гады! Во дворе никого не было видно. Сквозь пустые глазницы окон была видна сгоревшая мебель. Во дворе , наваленная кучей, лежала домашняя утварь. Воды не было. Поэтому загоревшийся от взрыва дом нельзя было ничем потушить. И если рядом были соседи, то все кидались к такому дому и старались как можно быстрее вынести из дома любую вещь. В этом доме то же всем миром спасали что могли. Рядом с кучей всякой домашней утвари лежала большущая стопа книг. Неизвестный мне хозяин спасал самое дорогое, как он сам считал, большую библиотеку. Было немного неловко так , в упор рассматривать чужое горе. Я уже собрался уходить, как вдруг заметил рядом с домом, в палисаднике, который не ухаживался с начала обстрелов и прилично заросший бурьяном, простую школьную тетрадь. Она лежал там, среди зарослей бурьяна. Я аккуратно взял тетрадь и хотел положить ее на видное, уцелевшее место возле дома. Но почему то вместо этого открыл ее. И с удивлением увидел, что тетрадь эта была исписана не очень крупным, взрослым почерком. Людей вокруг не было. Я присел на скамеечку, стоявшую в палисаднике и начал читать. Чтение начало понемногу увлекать меня. Запись начиналась короткой главой, как эпиграфом;
» Я знаю, Мы все те, кто остался в Нашем городе, это перенесем, переживем. Все эти обстрелы, все эти наши тяготы военной жизни, без воды, света, связи. Без возможности нормально общатся с родными. С детьми, которые уже перестали боятся эту войну. С детьми, которые взяли в руки оружие, что бы защитить наши дома. Со взрослыми земляками, которые не жалели своей жизни, что бы выжили мы, старики. Мы выстоим, переживем всех наших врагов. И когда закончится эта война. И когда мы победим, то соберемся все, где нибудь в удобном месте, за большим столом. Что бы отпраздновать нашу победу. Там будет не очень много яств. Таких, какими мы пользовались во время войны. И мы наполним наши чарки и выпьем сначала за всех наших, кто не дожил до этого счастливого момента, за их святые души. А потом мы выпьем за всех нас, кто не испугался всего этого, никуда не сбежал, кто выжил, за всех тех, кто помогал нам чем мог. За близких и далеких. За родных и незнакомых. За нас всех, за МИР ЛЮДЕЙ!»
Мир Людей. Война.
23 ноября, 22:26
Я открыл следующую страницу. Запись начиналась уже таким знакомым словом — война.
» Стоял знойный июньский день. Солнце палило так, что даже умолкли всякие мелкие городские птички. Было тихо. И вдруг, внезапно, не очень далеко от дома, раздался очень громкий взрыв. Он выскочил на улицу. За первым взрывом последовал второй, затем третий. Потом разрывы слились в один сплошной звук. Ему стало очень страшно. Страшно так, что тряслись коленки. Во двор выбежала препуганная Она. Следом выбежала Маленькая Она. Они смотрели на него и взглядом спрашивали — что это такое. Он стоял и молчал. Трудно было определить где взрывалось. Казалось это где то рядом с домом. Все они стояли и молчали, как заколдованные. Обстрел прекратился так же внезапно, как и начинался. Они молча пошли в дом. С улицы доносился лай, дремавших по жаре и разбуженных громкими звуками дворовых собак. Она позвала всех к столу. Есть никому не хотелось. С трудом, пересилив себя он поел и пошел в свою комнату. Не хотелось ничего, ни включать телевизор, ни сидеть за компьютером. Так в страхе и напряжении прошел первый день войны.
Ночью они были опять разбужены громкими взрывами. Все собрались в коридоре. Сидели на полу. В коридоре не было окон, казалось что это самое надежное место. Маленькая Она вздрагивала при каждом разрыве. Дрожали стекла, трясся весь дом. Обстрел закончился, но сна не было. Всходило ранне июньское солнце. Все опять разошлись по своим комнатам и затихли.
Утро все они встречали красными от бесонницы и перепуганными глазами. К огда начался очередной обстрел, он прогнал своих в дом, в коридор и стал прислушиваться к звукам разрывов. Он начал понемногу различать где раздаются эти разрывы. Они раздавались все таки еще далеко от дома. Он открыл сарай, спустился в погреб. Пробрал там место, затем опустил туда три скамеечки. Зашел в дом. Навстречу ему вышла Она и сказала, что выключили свет. Этого только не хватало! Он сказал Ей что бы собрала в одно место все документы. И сказал, что когда начнутся опять разрывы, то надо всем спускаться в погреб и брать с собой все документы. Подошел к крану что бы набрать воды, но вода покапали и остановилась. От этого ему стало совсем хреново. Чудом возле умывальника осталось пол пятилитровой пластиковой бутылки воды, которая ближе к вечеру уже и закончилась. К концу второго дня от всего этого стало совсем тяжко. Тредий день прошел под аккомпанимент таких же громких разрывов. От которых они прятались уже в погребе. Заканчивались приготовленная раньше еда, а на столе росла гора немытой посуды. К концу третьего дня он взял пятилитровую бутыль и пошел искать воду. На удивление, в нижнем Камброде из уличной колонки бежала вода. Он набрал бутыль и побрел вверх, к себе домой. Когда он зашел в дом, Она сказала что не надо таскать воду, что ее опять должны дать.
Утром четвертого дня воды опять не было. Он взял два больших ведра и пошел за водой. Сходил раз, потом еще. Когда начался очередной обстрел и во двор выскочили Она и Маленькая Она, Он сказал что это не по нам, это в стороне. В погреб не надо прятаться. Она зашла в дом, а Маленькая Она спросила почему не надо прятаться. Он ей рассказал, что это далеко, что надо прислушиваться. Что если будут стрелять по их дому, то это будеь очень громко.
Она часто заходила на кухню и пила кофе. На столе росла горка немытой посуды. Вечером Он и Маленькая Она взяли ведра, пустые бутыли и пошли за водой. Сходили три раза, наполнили все, что только было водой. Поход за водой то же был с риском. Надо было следить куда летять снаряды.
Утром Он пошел за хлебом. В ближнем магазине хлеба не бвло. Пошел дальше. Хлеб нашел аж в центре. Купил три булки, что до этого никогда не делал. Поход за хлебом продолжался больше трех часов.
Когда он зашел на кухню то то увидел, что исчезла горка немытой посуды. На плите стлял приготовленный борщ. и что то еще. В ванной висели мелкие постирушки. Она насыпала ему борщ. Он придвинул хлебницу и стал есть. Она подошла к столу, поставила хлебницу на место. — Сколько раз тебе говорить, что место хлебницы на столе здесь, сахарницы здесь. Когда пьеш чай, то не ставь крушку на край, что бы не разбилась. Он, как всегда, хотел ей сказать, что пусть нарисует цветными фломастерами кркужки на скатерти. Для каждой посудины своим цветом. И тогда он будет ставить все на свое место. Но не сказала, а слегка улыбнулся. В дверях стояла Маленькая Она и тихо смеялась. Он постмаотрел на Маленькую, затем на Нее и ему стало понятно, что они уже успокоились, что жизнь постепенно вошла в нормальное состояние, если это нынешнее состояние можно назвать нормальным. Через каких то пять дней. Несмотря на обстрелы, которые они стали различать, опасные они или нет. Несмотря на отсуствие в кране воды. Несмотря на отсутствие света. Жизнь потихоньку налаживалась. А сколько так придется прожить не знал еще никто из них»
Я в Ниточках писал о том, что под воздействием войны сильно изменилось поведение у кошек и собак. Вот тому подтверждение. Стая, больше десятка собак и среди них кот. Стая все время в движении. Трудно запечатлеть. Первый раз, когда я это видел, черный кот становился на задние лапы и терся своей мордочкой о морду черной собаки, что слева. Жаль что в тот момент фотика не было. Кот присутствует в собачей стае постоянно. Я каждый день это наблюдаю.