День: 02.04.2014

Яценюк: «Мы приняли решение о повышении тарифов на газ и на тепло. Для того, чтобы уровнять цены на газ и тепло с рыночными, надо было бы повысить тарифы на 120%. Мы разложили это на 4 года. Первый год – повышение 40%, второй год — 40% и два года по 20%» economics.unian.net

И это только одно из решений киевской хунты. В рамках новой экономической программы «100 дней», спущенной, судя по знакомому названию, американскими экономическими убийцами киевскому правительству, предусмотрен целый ряд экстренных мер, которые должны в кратчайшие сроки нанести максимальный вред стране, не позволив населению очухаться от послереволюционной эйфории.

1. Повышение энерготарифов почти в четыре раза — как для производства, так и для граждан.

2. Ликвидация субсидирования угольной отрасли (под предлогом того что эти субсидии уходили олигархам)

3. Сокращение льгот, социальных пособий, заморозка уровня зарплат и пенсий.

4. Сокращение госаппарата на 10% (на самом деле, ударит по рядовым чиновникам на местах, по простым людям).

5. Разрушение государственных монополий (под предлогом установления рыночных свободных отношений; на самом деле их отдадут в руки частным монополистам).

6. Сокращение инвестпрограмм — строительство и ремонт дорог, мостов, жилья за госсчет

7. Уменьшение или отмена расходов и дотаций различным отраслям — авиакосмической, судостроению, автомобилестроению, аграриям.

8. Повышение акцизов на спиртное, табак и нефтепродукты (которое, конечно же, отыграется в цене для потребителя).

9. Отмена льгот на добавленную стоимость и налог на прибыль (фактически уничтожение среднего и мелкого предпринимательства).

10. Резкая либерализация всех видов экономической деятельности и во всех отраслях промышленности (строительная, угледобывающая, нефтегазовая и др.) и сельском хозяйстве.

11. В сельском хозяйстве будут отменены сертификация зерна, согласование на ввоз импортных химических препаратов и другие меры контроля крупного бизнеса со стороны государства.

12. Повышение тарифов, сокращение социальных расходов и ограничение государства автоматически повлечёт за собой повышение цен, падение уровня жизни людей и усиление олигархата.

Фактически речь идёт о экономической «шоковой терапии» или «доктрине шока», которую Запад неоднократно применял в десятках стран мира за весь 20 век. Схема чрезвычайно простая и одновременно эффективная с точки зрения развала внутренней экономики страны и подчинения её Западу. Когда под соусом послереволюционной эйфории западные консультанты навязывают через своих местных агентов разрушительные законы и решения — и население не успевает даже выдохнуть, как оказывается в полной зависимости от олигархов и доллара. Россия это прошла в 90-е годы с известной программой младодемократов по уничтожению советской промышленности под крики Новодворской о «тюрьме народов». Но ровно такую же доктрину Запад использовал отнюдь не только в России, но и в странах Латинской Америки, Восточной Европы, Африки, Азии и пр. Чтобы убедиться в этом, достаточно только посмотреть на одну из таких историй — скажем, проведению неолиберальных экономических реформ в Боливии в конце 1980-х. Читая этот отрывок из книги Найоми Кляйн «Доктрина шока», вам будет трудно вспомнить, что речь не о России начала 90-х и не о сегодняшней Украине, настолько всё похоже не только по общему содержанию, но даже в нюансах.

***

«В 1985 году Боливия оказалась под действием той демократической волны, которая пронеслась над развивающимися странами. Восемнадцать из двадцати пяти предшествовавших лет боливийцы прожили под гнетом различных диктатур. А теперь страна получила шанс самостоятельно выбрать своего президента на всенародных выборах. В тот момент управление экономикой Боливии представлялось не столько наградой, сколько наказанием: государственный долг страны превосходил весь национальный бюджет. В 1984 году, за год до наступления демократии, администрация Рональда Рейгана поставила страну в крайне тяжелое положение, заставив боливийское правительство пойти на беспрецедентную атаку крестьян, выращивавших зеленые листья коки, из которых производится кокаин. Это превратило значительную часть Боливии в военную зону и не только ударило по торговле кокой, но и перекрыло источник примерно половины доходов от экспорта страны, вызвав экономическую катастрофу.

Через 17 дней Бедрегаль, министр планирования, держал в руках первый вариант программы шоковой терапии. Она предполагала отмену субсидии на продукты питания, почти полную отмену контроля цен и повышение цены на нефть на 300 процентов. Несмотря на то что жизнь в этой отчаянно бедной стране должна была стать еще дороже, программа замораживала и без того крайне низкие зарплаты государственных служащих на один год. Она также призывала к урезанию правительственных расходов, раскрытию границ Боливии для неограниченного потока импортных товаров и сокращению числа государственных компаний, что было первым шагом к их приватизации. Неолиберальная революция, охватившая страны южного конуса, ранее миновала Боливию, теперь же страна наверстывала упущенное. Когда члены кризисной команды завершили работу над первым наброском новых законов, они не решились представить их боливийским законодателям, не говоря уже об избирателях, которые никогда бы не проголосовали за такой план. Прежде они хотели решить еще одну задачу. Вместе они направились в офис представителя МВФ в Боливии и рассказали ему о своих планах. Его ответ одновременно обнадеживал и пугал: «Об этом каждый сотрудник МВФ может только мечтать. Но если из этого ничего не выйдет, к счастью, у меня есть дипломатическая неприкосновенность, я могу сесть в самолет и улететь».

У боливийцев, предлагавших этот план, такой возможности убежать не было, и многие боялись возможной реакции общества. «Они нас убьют», — предсказывал Фернандо Прадо, самый молодой член группы. Бедрегаль, основной автор программы, пытался приободрить свою команду сравнением с военным летчиком, атакующим врага: «Мы должны чувствовать себя как пилот над Хиросимой. Сбрасывая атомную бомбу, он не знал, что делает, но когда увидел облако дыма, воскликнул: «Ой, извините!» Точно так же должны поступить и мы — запускаем программу, а потом говорим: «Ой, извините!»»

О том, что перемены в стране должны происходить наподобие внезапной армейской атаки, постоянно твердят все экономисты шокового направления. В военной доктрине США «Шок и трепет: быстрое достижение господства», опубликованной в 1996 году и ставшей основой разработки плана нападения в 2003 году на Ирак, говорится, что нападающие должны «контролировать окружение и парализовать противника или настолько перегрузить его восприятие и способность понимать происходящее, что враг окажется не в состоянии сопротивляться». Экономический шок основан на тех же принципах: предполагается, что люди способны реагировать на постепенные изменения — закрытие здравоохранительной программы тут, торговая сделка там, — но если десятки изменений одновременно наваливаются на них со всех сторон, возникает ощущение тупика и население утрачивает волю.

Надеясь вызвать такое же чувство безнадежности, боливийская команда планировала реализовать свои радикальные меры в течение первых 100 дней жизни нового правительства. Группа решила не представлять каждую часть плана в виде отдельного закона (новый налоговый кодекс, новый закон о ценах и т.д.), но объединить все свои революционные меры в один исключительный указ D.S. 21060. Этот указ содержал 220 отдельных законов, касающихся всех сторон экономической жизни страны, и по своим претензиям и масштабам был эквивалентом «Кирпича», программы, подготовленной «чикагскими мальчиками» накануне переворота Пиночета. Авторы заявляли, что эту программу следует принять или отвергнуть целиком, ее нельзя принимать частями. Это был экономический эквивалент военного «Шока и трепета».

Через три недели после официального вступления в должность президента Пас наконец собрал свой кабинет, чтобы объявить эту неожиданную весть. Президент распорядился запереть двери в правительственный зал и «дал распоряжение секретарям блокировать все телефонные звонки министров». Бедрегаль прочел вслух ошеломленной аудитории все 60 страниц текста. По его словам, он так нервничал, что у него «даже пошла носом кровь за несколько минут до начала». Пас сообщил членам кабинета, что этот указ не подлежит обсуждению. Кроме того, в ходе секретных переговоров он уже заручился поддержкой правой оппозиционной партии Бансера. «Кто не согласен, — сказал президент, — должен подать в отставку». «Я не согласен», — заявил министр промышленности. «Пожалуйста, покиньте помещение», — ответил Пас. Но министр остался. На фоне безостановочного роста инфляции и ясных указаний на то, что значительная финансовая помощь Вашингтона будет оказана только в случае применения шоковой программы, никто не осмелился уйти. Два дня спустя в телевизионном обращении президента под названием «Боливия умирает» Пас обрушил на ничего не подозревавшую публику боливийскую версию «Кирпича».

Как раньше обещал Фридман в Чили, предполагалось, что свободный рынок создаст рабочие места для новых безработных. Этого не произошло, и безработица выросла с 20 процентов на момент выборов до 25-30 процентов двумя годами позже. Количество рабочих только в одной государственной горнодобывающей корпорации — той самой, которую в 1950-х национализировал Пас, — сократилось с 28 тысяч до 600024. Минимальная заработная плата так и не достигла своей прежней величины: за два года реальная зарплата снизились на 40 процентов, а в один момент упала на 70 процентов. В 1985 году, когда только началось применение шоковой терапии, средний годовой доход на члена семьи составлял 845 долларов; два года спустя он снизился до 789 долларов. Этот показатель использовали Сакс и правительство, и он хотя показывает недостаток прогресса, но не способен отразить ухудшения уровня жизни многих жителей Боливии. Средний доход вычисляют, поделив сумму общего дохода страны на количество ее жителей, и это сглаживает тот факт, что шоковая терапия в Боливии действовала так же, как и в прочих странах региона: небольшая элита стала неизмеримо богаче, а большая часть людей, ранее принадлежавших к рабочему классу, была полностью вытеснена из экономической жизни и стала ненужной. В 1987 году боливийские крестьяне «кампесинос» зарабатывали в среднем всего 140 долларов в год, то есть в пять раз меньше «среднего дохода». В этом состоит проблема «средних» показателей — они умело скрывают резкие контрасты.

Одним из прямых результатов таких радикальных мер стало то, что многие бедняки Боливии были вынуждены выращивать коку, поскольку она приносила в 10 раз больше дохода, чем другие виды сельскохозяйственной продукции (ирония истории заключается в том, что первоначальный экономический кризис был вызван борьбой против крестьян, разводивших коку, при финансовой поддержке США). К 1989 году примерно один из десяти работников был связан с выращиванием коки или производством кокаина. К этим людям относилась и семья Эво Моралеса, будущего президента Боливии, а ранее — лидера воинственного профсоюза работников, выращивающих коку. Всего спустя два года после «атомной бомбы» шоковой программы нелегальный экспорт наркотиков приносил Боливии больше доходов, чем все легальные виды экспорта вместе взятые, и почти 350 тысяч человек зарабатывали себе на жизнь при помощи наркоторговли. По словам одного иностранного банкира, «до сих пор экономика Боливии сидит на кокаине».

Непосредственно после шоковой терапии только немногие люди за пределами Боливии могли говорить обо всех ее сложных и разнообразных последствиях. В основном же рассказывалась простенькая история о решительном молодом профессоре Гарварда, который буквально в одиночку «спас экономику Боливии от катастрофы инфляции», по словам журнала Boston Magazine. Победа над инфляцией, которой помог добиться Сакс, давала право говорить о Боливии как о потрясающем успехе свободного рынка, «одном из самых удивительных в наше время», как писал журнал The Economist. «Боливийское чудо» немедленно сделало Сакса звездой во влиятельных финансовых кругах и предопределило его карьеру: он стал ведущим специалистом по кризисной экономике, благодаря чему в последующие годы его приглашали в Аргентину, Перу, Бразилию, Эквадор и Венесуэлу.

Неудивительно, что многие избиратели, проголосовавшие за Паса, были в ярости. Как только указ был обнародован, десятки тысяч человек вышли на улицы, пытаясь остановить реализацию программы, которая означала увольнения и голодное существование. Главным противником этой программы стала рабочая федерация, которая призвала к всеобщей забастовке, остановившей все производство. Реакция Тэтчер на забастовку шахтеров кажется крайне мягкой по сравнению с действиями Паса. Он немедленно объявил о чрезвычайном положении, на улицах появились танки и был введен комендантский час. Теперь, чтобы путешествовать по собственной стране, боливийцам требовались особые пропуска. Полиция совершала облавы в помещениях профсоюзов, в университете, на радиостанции, а также на нескольких фабриках. Политические митинги и марши были запрещены, на любое собрание требовалось получить разрешение государства. Оппозиционных политиков весьма эффективно ограничили в действиях, как это происходило во время диктатуры Бансера.

Чтобы очистить улицы, полиция арестовала 1500 демонстрантов, применяя для разгона людей слезоточивый газ, а также пули против забастовщиков, которые, по словам полиции, напали на их офицеров. Пас предпринял и другие меры, чтобы протесты больше не повторялись. Он разослал полицейских и военных по всей стране, чтобы схватить двести ведущих профсоюзных деятелей, присовокупил к ним лидеров рабочей федерации, объявивших голодную забастовку, посадил их в самолеты и отправил в отдаленные тюрьмы на Амазонке.

Чрезвычайное положение длилось три месяца, а поскольку программу должны были внедрить в течение 100 дней, это означало, что страна сидела под замком в самый решающий период шоковой терапии. Год спустя, когда правительство Паса намеревалось приступить к массовым увольнениям рабочих с предприятий по добыче олова, профсоюзы снова вывели людей на улицы и повторилась та же серия драматических событий: было объявлено чрезвычайное положение, и два самолета Bolivian Air Force увезли сотню рабочих вожаков страны в лагеря на боливийских тропических равнинах. На этот раз среди похищенных активистов находились двое бывших министров труда и один бывший сенатор, что напоминало VIP-тюрьму Пиночета на юге Чили, куда доставили Орландо Летельера. Активистов держали в лагерях две с половиной недели, пока, как и в прошлый раз, профсоюзы не согласились прекратить свои протесты и голодную забастовку.

Это был как бы облегченный вариант хунты. Чтобы режим мог внедрить экономическую шоковую терапию, некоторые люди должны были исчезнуть — хотя бы временно. Такие исчезновения, хотя и проведенные куда менее жестоко, служили той же цели, что и в 1970-е годы. Задержание боливийских профсоюзных деятелей, стоявших на пути реформы, создавало условия для экономического упразднения массы работников, которых вскоре уволили, пополнив ими «склад лишних людей» в трущобах, окружающих Ла-Пас. Отправляясь в Боливию, Сакс вспоминал предупреждение Кейнса о том, что экономические катастрофы порождают фашизм, но он прописал настолько мучительные меры, что для их реализации потребовалось такое же применение силы, как при фашизме».

***

Этот либеральный фашизм испытала на себе и Россия. От него мы только-только очухались и в короткий срок смогли вернуть себе, пусть не полную, но такую самостоятельность, которая позволяет иметь сильную армию и отстаивать свою позицию в борьбе с Западом, спасти Крым. Собственно, многие страны незападного мира — Индия, Бразилия, Индонезия, Аргентина — прочувствовав на своей шкуре неолиберальные методы и гегемонию доллара, теперь готовятся к свержению гегемонии Запада, и уж точно никогда не допустят повторения «шоковой терапии» и либеральной демократии у себя в стране. Однако, по иронии судьбы, Украина до сих пор каким-то чудесным образом избежала «шоковой терапии» (её вымирание было плавным и без агрессии со стороны Запада), а теперь, на излёте Запада, похоже станет последней жертвой неолиберальной доктрины Фридмана и долларовых манипуляторов из ФРС. Программа Яценюка «100 дней» — это классический способ уничтожения остатков промышленности и экономики Украины под антироссийской риторикой и на волне революционной эйфории. Запад стремится выжечь экономическим напалмом украинскую землю, успеть сделать её безжизненной до того момента, когда она вернётся к России. Примерно как это было в 40-е.