Вечер шестого сентября 2015 года. В ожидании поезда, захожу в здание полупустого железнодорожного вокзала любимого Харькова и вижу обновление картинки: к вечным попрошайкам и перекупщикам билетов прибавился еще один яркий типаж. Подвыпивший воякашатается по залам, цепляясь к прохожим. Наглый и типа в доску свой, видимо, потому что успел где-то стать «хероем», тянут ноги тяжелые берцы, военная куртка нараспашку и модная фуражка с трезубом. Даже слишком модная. В таких ездят на сафари.
— Дай рубль, — первая фраза.
Что вы сделаете, когда вас просит о помощи вояка, приехавший с войны? Люди дают, а он не уходит и заводит разговор о том, что его на год мобилизовали родину защищать. От врага. И вот он честно возвращается домой, но сейчас его душе чего-то не хватает.
— Служил? – вторая ключевая фраза, если первая не проходит.
Кто знает, отвечают: недавно уволились, а кто не в курсе, а таких большинство, виновато достают денежки.
— А я служил в АТО! Да… — получив бонус, херой многозначительно кивает и следует в другой зал.
Забегая вперед и анализируя картину, может быть кто из вас обратит внимание, что подходит бомжик не столько к женщинам, сколько к мужикам на вид до 40 лет. В друзья не набивается и много не просит, чувствуется, что, кроме рубля (а просит он именно рубль, а не гривну), ему все-таки нужно «шо-то» еще. Кто-то даст ему чуть больше, чтоб отстал, кто-то даже нальет, а кто посочувствует, но только не вздумайте его игнорировать, потому что он тут не просто так…
Те двое стоявшие передо мной мужика, что кратко послали бомжа, ушли в зал ожидания. Купив билет и как бывалый командировочный, я пошел в тот же до боли знакомый зал с известной картиной, где памятник Кобзарю возвышается над первой «радянськой» столицей, а вдали зелень, институты и небоскребы. Краем глаза замечаю, как бомжик крутится невдалеке, а потом незаметно исчезает, и в зал входит военный патруль.
Крепкие молодые хлопцы лет по 20 с синими повязками на руках. Вооружены. Один на всякий случай прикрывает выход, а двое медленно обходят ряды ожидающих. Они сканируют каждое лицо мужского пола, причем, делают это с большим вниманием и терпением, что странно для их возраста, заставляют нервничать и допускать ошибки. Наверное, от разговора с ними меня выручает планшет.
Патрульные вычисляют тех двоих, что послали бомжа. Документы? В ответ какие-то бумаги, а нет ни паспорта, ни военного билета, бежать поздно и некуда, поэтому преступники смиренно встают и ковыляют за патрулем.
По ходу комендатура поднимает еще одного юного хлопца, на котором грязная куртка, старые кроссовки и относительно чистые военные штаны. Из той же ткани, что и куртка на бомже. Документов нет, поэтому его предусмотрительно берут под руки и ведут как дезертира. Патруль сработал. Зал ожидания облегченно выдохнул, однако представление еще не окончено.
Пряча глаза, бомжик стоит у стеночки в проходе. Проходя мимо него, последний дезертир умудряется отвесить стукачу по морде, на что довольно-таки спокойно реагирует патруль. Да в общем никак не реагирует. И вот только в этот момент вы складываете в голове, почему на бомжике новенькая военная куртка большего размера, а на дезертире все мало и к тому же воняет на весь зал.
Все стихает. Поезд Днепропетровск-Москва отправляется с третьего пути, а мой киевский чуть позже. Прохожу по подземному переходу на перрон и вижу, как бомжик, одетый в новенький «херойский» камуфляж, оправдывается перед ментами. И было бы спросить: чего стоили ему те 30 сребренников? Но стоит ли, ведь может быть Иудушка вовсе и не бомж, а такой же дезертир, отрабатывающий свою свободу?
Впрочем, что это меняет, если с этой нелепой гражданской войны бегут не только деды, мобилизованные на кухню, но даже десантники. Вдруг они взяли и задумались: а зачем и ради чего все это?! Ответа не нашли и побежали домой окольными путями. Или как те херсонские пограничники перешли вброд Сиваш, чтобы только, мол, поговорить, побрататься да выпить по стакану.
Да только какие вы «побратимы»?! Иудушки.